| Мои стихи |
|
Послесловие Отнюдь не мысля гордый свет забавить Иль разрешить проблемы бытия, Я все же кое-что хочу добавить К тому, что создавалось до меня. Земной свой путь пройдя наполовину, Вот я стою на неком рубеже: Мне ветры жизни дуют в грудь и в спину - Еще не стар, но и не юн уже. Достигнуто пока не слишком много: Не знаменит, не славен, не богат. Но все-таки при этом, слава богу, Не слеп, не хром и не дегенерат. Вся жизнь - театр и люди в нем (об этом Писал Шекспир) кто шут, а кто король. Как видно, мне досталась роль поэта - Увы, не слишком денежная роль. И в этой роли я, сказать по чести, Плетусь, не в авангарде, а в хвосте: Ведь как поэт я, в общем-то, известен В кругу семьи. И более нигде. Ну что ж - в кругу семьи - и то немало. И ведь прошел я только полпути. И если жизнь мне что-то недодала, То есть еще полжизни впереди. *** Я терпеть не могу дураков. Дураков-радикалов - особо. У них список решений готов На все случаи жизни до гроба. "Расстрелять", "не пущать", "запретить" - Все решения. Просто. Надежно. Как легко дураком все же быть В этом мире - таком многосложном. *** Маре Будовской, в ответ на справедливую и обстоятельную критку моих виршей. Нет, я не гений! Ах... Увы... Ура!.. Вердикт печален, но отнюдь не страшен. Раз я не гений, стало быть пора Заняться чем-то более домашим: Читать газетки, забивать козла, Чесать глубокомысленно в затылке. И - главное, чтоб в жизни цель была: А то - ой-ой! - потянешься к бутылке! Нет, я не Пушкин. Честно вам скажу. И, если что пописываю в ящик, То это так - тщеславие глушу, Надеясь в тайне на восторг домашних. Домашие в восторге. Их понять Несложно: кто ж еще похвалит сына! Да только вот Пегаса оседлать, Как видно, мне покамест не по чину. И вот, не на Пегасе... а на чем? И сам не знаю... на какой-то кляче Плетусь своим лирическим путем: Пишу стишки и в стол их тут же прячу. Как некий фрукт... как груша-бергамот, Я в собственном соку варюсь... И что же? Меня - увы - никто не издает, Меня - ура! - никто не бьет по роже! Спасибо Вам за искренний ответ! Мне - тридцать шесть. Не много и не мало. Нет, я не Пушкин... Пушкин был поэт, И в тридцать семь, увы, его не стало. То были времена - так времена! С поэтами судьба была жестока: То вдруг дуэль, а не дуэль - война... Непросто было дотянуть до срока! Сейчас - не времена, а благодать! Дуэлей нет, никто не скрутит шею. И, может быть, Пегаса оседлать Я все-таки до старости успею... *** Дожди на городом нависли, Сменив привычный летний зной, И дворник подметает листья На пожелтевшей мостовой. Подкралась осень незаметно, Придет зима. И лишь во сне Мы вновь свое увидим лето, Забыв о зимней седине... *** Год девяностый. Ранняя зима, Декабрь. Еще не холодно, но сыро. И кажется страна сошла с ума, И кажется с ума сошла квартира. Уже в стране бардак и пустота, И веет чем-то мрачным, нехорошим. В квартире - чемоданы, суета - Мы отъезжаем, расстаемся с прошлым. Стремительно уходит в никуда Страна - страна, которую мы знаем. В последний раз квартира заперта: Она пуста. Ее мы покидаем. Автобус, выпуская сизый дым, Увозит нас. В тумане скрылся город. Пусть этот город не был мной любим, Но я в нем вырос. Он мне все же дорог. Вот стерлись очертания домов, Леса, поля из окон замелькали... Прощай мой Витебск! Нам с тобою вновь Уже придется встретиться едва ли. Год девяностый. Ранняя зима. Москва горит вечерними огнями. Здесь - роскошь, суета и кутерьма: Вокзалы переполнены бомжами, В метро, на площадях, и там и тут, Куда не глянь - везде напропалую Порнушные открытки продают И всяким-разным барахлом торгуют. Короче - перестроилась страна. Здесь с раннего утра до поздней ночи, Хоть в магазинах нету ни хрена, На барахолках покупай что хочешь. Вот, так и есть: стоит торговый ряд - Там где карась, всегда должна быть щука. И тут же разговорники лежат Ивритские. Рублей по десять штука. Купили разговорник "Ах, иврит" (Книженция зеленая такая). Он до сих пор в шкафу у нас лежит, А я стихи по-русски все кропаю... Год девяностый. Мелкие дожди Нас к трапу самолета провожают. Страна осталась где-то позади, Что впереди - еще никто не знает... *** Землю всю исколесили, Все облазили моря, В гавань тихую приплыли И спустили якоря. Эта гавань небольшая, Здесь никто не знает нас. Жизнь весёлая, шальная, Пей вино хоть каждый час! Удалые мы ребята - Каждый в шрамах и рубцах! Мы - прожжённые пираты, Грабим мы суда в морях! Каждый саблями иссечен, Каждый шпагами проткнут... Видно век наш бесконечен - Нас и черти не берут! Эта гавань небольшая, Здесь пробудем эту ночь. Ром и виски попивая, Злые мысли гоним прочь. Только ночью нет покоя: Нам как месть за все дела, За убийства, за разбои Снится пуля и петля! Память ромом не заглушишь И вином не отшибёшь! По ночам нас страхи душат И от них уж не уйдёшь! Стоны, крики, запах пота... Вот кошмары где живут! Ох, нелёгкая работа Наш морской пиратский труд! *** Хорошо быть депутатом - Ни волнений, ни забот! Стать не хочет депутатом Только полный идиот! Депутат забот не знает - Сыт всегда он и одет. И зарплату получает, Даже если пуст бюджет. Депутат всегда при деле: Он вершит судьбу страны. Пусть он чушь порою мелет - Мы терпеть его должны! Кем вчера он был - не важно: У него в руке мандат! Без бумажки он - букашка, А с бумажкой - депутат! Депутаты вхолостую На трибунах воду льют, Депутаты в ус не дуют И в затылках не скребут. Но однажды встрепенутся: Что-то стало холодать! Скоро выборы начнутся - Надо что-то предпринять! И они предпринимают: Приезжают, руки жмут, Что-то где-то обещают, Где-то что-то раздают. Что-то сделают и с пользой, Даже вспомнят про страну! Не остаться чтобы с носом, Не пойти чтобы ко дну. И шагает к урнам бравый Оболваненный народ! Кто там левый, кто там правый - Их сам черт не разберет! Вот идет подсчет мандатов - Стол, бумажки шелестят... Сколько будет депутатов... Кто еще не депутат? *** Закат окутал город мраком И стало в городе темно. Ко мне без трепета, без страха Влетела бабочка в окно. Она порхала и кружилась Над шкафом, письменным столом, На лампу желтую садилась - На абажур под потолком. А ночь прошла, и солнце встало, Развеял свет ночную мглу; Плясунья-бабочка лежала Сухой и мертвой на полу. Она ушла, ушла так просто, Без стонов, жалоб, лишних слов, Ушла, чтоб жизнь дать потомству, Чтоб в детях возродиться вновь. *** Ночь в Москве, Ночь идет по безлюдной столице. Спат дома, Ожидая привычный рассвет. Что ж тебе-то, Владимир Семеныч, Не спится? Что же мучает душу твою, Горемычный поэт? На столе на кухонном Бутылка пустая. Звук гитарной струны Прорывается в ночь. Что, гитара, грустишь? Чо ты плачешь, родная? Чем бедняге-поэту Ты можешь помочь? Он, израненный жизнью, Поет на пределе, У него Горлом кровь вместе с песней течет. И уже В его буйном, неистовом теле Поселился Смертельного холода лед. Что тоскуешь, гитара? Поэты другие На российскую Горькую землю придут. Снова тронут рукой Твои струны тугие, И хорошие, Новые песни споют... Эх, Семеныч! Как видно, Одной жизни мало! Что хотел - не успел, То, что пел - не допел. Безутешной вдовою Осталась гитара... Над Москвой бледно-красный рассвет заалел... *** Закончилась война - и снова ждем войны... Мир - как стакан воды: он хрупок и прозрачен. Бесценны, как алмаз мгновенья тишины: Разбитое стекло не склеишь наудачу. Быть может наша жизнь лишь бесконечный сон, Где к тайне бытия вовек не прикоснуться? Но как же он кровав, как беспощаден он! И жаль его прервать и хочется проснуться... *** Ей было двадцать лет, когда Ее любимый бросил. Она решила: жизнь пуста, В ней смысла нету вовсе. Что делать - выпрыгнуть в окно, Таблеток наглотаться? Она решила: все равно! А лет - всего лишь двадцать... Больница - белая тюрьма - Схватились, откачали... И главное, что спасена! Все прочее - детали. В больничной, мрачной тишине, Под капельничным гнетом, Она лежала в полусне - Воскресшая из мертвых. Шли дни - зима, потом весна - Тянулись вереницей... И срок настал, и вот она Покинула больницу. Был день весны, был солнца свет, И птицы щебетали. И стоит жить -ей двадцать лет! Все прочее - детали... *** Над Лондоном навис туман, И в грязных лужах мокнут ноги... Закон суров, закон упрям, А судьи пристальны и строги. Вердикт присяжных оглашен, И с приговором все согласны: Убийца должен быть казнен - Здесь возражения напрасны. Но слеп закон! И, как всегда, Несправедливость миром правит: Убийца избежал суда, На казнь невинного отправят, А Скотланд-Ярд, слепой, как крот, Привычно закрывает дело... И дождь идет, идет, идет, И нету этому предела... Жестокий и проклятый век! В тумане серовато-мглистом Худой, высокий человек Идет пружинисто и быстро. Идет домой, на Бейкер-стрит. Там с доброй трубкой у камина Он в размышленнии сидит, Пуская в воздух кольца дыма. Пусть дождь и ветер за окном - Огонь в камине полыхает, И Шерлок Холмс (да, это он!) О чем-то долго размышляет... И пусть бессилен Скотланд-Ярд, Пусть, несмотря на все старанья, Он не сумел, хоть был бы рад, Найти источник злодеянья - За дело взялся Шерлок Холмс, И значит он его раскроет! Путь к истине всегда не прост, Но он пройти его достоин... Табак весь выкурен - и вот, Забыв про отдых, сон и голод, Он вновь стремительно идет Сквозь лондонский промозглый холод... И восторжествовал Закон, Что так нечасто происходит: Убийца схвачен и казнен, И невиновный на свободе! Ах, добрый Лондон, старый мир! Все изменилось в этом свете: Уже не топится камин, И бьет в окно холодный ветер, И только тени тех времен Встают порою из тумана... Уходит прошлое, как сон, Как сон чудесный и желанный... *** А жизнь на горизонт похожа, Мираж в обманчивой дали: Там море плещется тревожно, Белеют в море корабли, Там солнце блестки рассыпает, И ты спешишь спешишь туда! А лишь дойдешь - мираж растает, И остается пустота... *** Сознанье раскололось, как стекло, И из осколков этого сознанья Причудливое зеркало легло Разбитым отраженьем мирозданья. И свет и мрак, и хаос и покой - В нем все перемешалось воедино, И образов причудливейших рой Создал неповторимую картину. Недуг ли это, или дар такой - Глядеть на мир другим, особым зреньем? Ведь даже и безумие порой Безумцев награждает озареньем! *** Встает над землею белесое утро, Над теменью улиц и крыш. Дочурка моя, разбросав свои кудри, Ты тихо в кроватке сопишь. Смотрю на тебя и любуюсь тобою, И твой не нарушу покой. Лишь трису тихонько от солнца прикрою, Да кудри приглажу рукой... Растет моя дочка, растет мой цветочек, Становится все красивей! Давно ль этот крошечный жизни комечек Лежал на ладони моей? Давно ль ты, дочурка, в коляске лежала, А нынче ты в школу пошла... Как быстро же время с тех пор пробежало, Как, дочечка, ты подросла! Растет моя дочка... Растут наши дети. Непрочен наш мир и жесток, Но детство, прекрасное детство на свете Не ведает бурь и тревог! Встает над землею белесое утро, Дочурка в кроватке сопит... Как детство наивно и как оно мудро! Как быстро оно пролетит... *** Течет песок в часах песочных: Переверни - и он петек; Он отмеряет время точно - Внутри часов морской песок. Бесстрастен, как сама природа Посланник вечности - песок. С ним утекают наши годы - Не остановишь их поток... *** Илья Рабинович еврей по отцу, А значит по паспорту - жид. Но бьют не по паспорту,а по лицу - Илья очень часто был бит. Но вот он приехал в Израиль родной, И тут-то ему без затей Сказали, что он - галахический гой, Поскольку - по папе еврей. Илья Рабинович ночами не спит, И думает: "Как это так? Я там, как еврей, многократно был бит, А здесь я выходит - чужак?" Так значит - во мне нет еврейской души? Так, стало быть, я - нееврей?" И вот Рабинович, подумав, решил: Гиюр надо делать скорей! Илья Рабинович проходит гиюр, И вот этот день настает - Рав Друкман, душевно поздравив Илью, Евреем его признает. Еврейская в нем поселилась душа - Так ей приказал раввинат. И жить хорошо, да и жизнь хороша. Илья очень счастлив и рад! Но есть на израильской славной земле Рав Шерман - он мудр и сед. Средь прочих почтенных раввинов-коллег Он вроде как авторитет. И он заявляет: "Рав Друкман готов В евреи принять всех подряд! Ведь это подрыв иудейских основ, Похлеще, чем гейский парад! Короче - о чем вообще говорить - Тут меры пора принимать: Гиюры от Друкмана все отменить, И Друкмана с должности снять!" В глазах у Илюши померк белый свет, Когда он об этом узнал. "Вот горе - так горе! Буквально в момент Евреем я быть перестал! Так что же с моею еврейской душой? Ужель испарилась она?" И бедный Илюша в печали большой Лишился покоя и сна... Какой у истории этой финал? Скажу вам по правде друзья: Совсем опустился и духом упал Несчастный страдалец Илья. Мрачней черной тучи, помят и небрит, С бутылкой в дрожащей руке, Илья Рабинович на кухне сидит И горькую глушит в тоске. Рав Шерман с рав Друкманом споры ведет- Нам вникнуть в их суть мудрено. Илья Рабинович проклятую пьет - Теперь уж ему все равно... *** Итак, друзья, я свой рассказ начну. Работал на раскопках я когда-то. Израильскую землю я, ребята, Раскапывал и вширь и в глубину. Работа шла в палящий летний зной, Но все ж в часы досуга и обеда Велась непринужденная беседа И чье-то пенье слышалось порой. То Эдик пел. Плюгав и ростом мал, Он за обедом, выпив граммов двести, Петь начинал лирические песни - Концерты на природе нам давал. Его репертуар, мои друзья, Был небогат, скажу вам откровенно. Две песни Эдик пел попеременно: "Аленушка" и "Небо и земля". К тому же он природы не владел Бедняга Эдик певческим талантом. И, будучи в вокале дилетантом, Весьма неважно, скажем прямо, пел. Он пел с душой, из всех старался сил, Но в ноты попадал весьма нечасто. И эхом ему вторило пространство, И ветер эти звуки уносил. Однако, срок работы наступал, И строгое начальство появлялось, И эдиково пение кончалось, И Эдик наш надолго замолкал. Но снова, в перерыв очередной, Начальники с участка уходили, И все мы хором Эдика просили: "Ну, Эдик, не стесняйся милый, спой!" И снова Эдик песню запевал, И вновь раскопки наши оживали... Ах, если бы не Эдик, то едва ли Сейчас бы я раскопки вспоминал... Но время мимолетно, будто дым И сжато, как шагреневая кожа. Прошли года - и кто сказать мне может, Что стало с милым Эдиком моим? Где, на каких подмостках он дает Свои неповторимые концерты, Срывает где сейчас аплодисменты... А может быть он в опере поет? *** Разбросала жизнь по свету, Не оставив адресов. Топчут правнуки планету - Мир пяти материков. Где-то Юра, Где-то Ира... Не найдешь теперь концов - Столько стран на карте мира, Столько разных городов! А когда-то наши предки, Что остались вдалеке, Жили в маленьком еврейском, Тихом, милом городке. Он Чечерском назывался И исчез, как детский сон. Только в памяти остался, Как подарок тех времен! ...Радиацией осыпан От чернобыльских щедрот, Как стоял, так и стоит он, Но уже совсем не тот. Нету парка, нет той речки, И народ совсем другой. Как же время скоротечно, Все проходит, боже мой! Разбросало нас по свету - Даже корни не найти. Топчут правнуки планету - Мы, евреи, все в пути. Беларусь, Израиль, Штаты - Снова собран чемодан. Голь на выдумку богата - Нынче здесь, а завтра там... Встретимся и разойдемся, Посидим - и снова в путь... Но однажды соберемся Где-нибудь и как-нибудь. Вместе сядем и отметим За одним большим столом. И тогда, в минуты эти Что-то важное поймем... *** В мире есть небольшой городок - Там где детство когда-то прошло. Он теперь от меня так далек И так много воды утекло. Вот однажды расстался я с ним, Но он в сердце со мною навек. И он мною все также любим, Словно близкий родной человек. Где же тот городок, Где я вырос и жил... Быстро время прошло - Не успел оглянуться. Где же тот городок - Я его не забыл, И мечтаю туда Я однажды вернуться. В том далеком родном городке Каждый угол до боли знаком. Может ждет меня там, вдалеке Мной когда-то оставленный дом? Я туда непременно вернусь, По местам для меня дорогим Снова с детством за ручку пройдусь, С детством милым, далеким моим. Где же тот городок, Где я вырос и жил... Быстро время прошло - Не успел оглянуться. Где же тот городок - Я его не забыл, И мечтаю туда Я однажды вернуться. |
